Советник по СМИ посольства Швеции в Москве Пер Энеруд 15 лет работал корреспондентом на Центральном телевидении Швеции, а до этого был гидом в СССР и возил по Транссибу шведских туристов. «Европульсу» он рассказал о разнице шведского и российского подхода в журналистике, важном свойстве любого журналиста и о том, с чем сталкивается корреспондент местной газеты в маленьком шведском городе.
«В Швеции – совсем другой генезис журналистики»
До того, как прийти в журналистику, я работал в сфере туризма и возил шведских туристов по всему Советскому Союзу. Иногда среди туристов были журналисты, которые по возвращении писали статьи о том, что они видели в Самарканде или Иркутске. И я тоже решил себя попробовать в этой профессии.
Поступить на журфак университета Стокгольма было трудно, но существовала специальная квота для абитуриентов с опытом работы — вовсе не обязательно журналистским. В эту квоту я и попал.
В России журфак ближе к филфакам, журналистика воспринимается больше как литературный жанр. В нашей стране совсем иной генезис журналистики. Стилистика, грамматика – такие предметы вообще не входят в журналистскую программу шведских вузов. Пользоваться литературными приемами, цитировать классику – в нашей журналистике это совершенно не приветствуется.
У нас в Швеции журналистика — скорее, двоюродная сестра социологии.
Журфаки, как правило, совмещены с социологическими факультетами. В результате практически ни один шведский журналист не умеет писать интересные статьи. У нас это получается достаточно сухо и по-академически.
В Швеции университетское образование в области журналистики появилось только в 60-е годы. Наши журналисты кропотливо проверяют источники, чтобы все было четко написано и достоверно, но не очень стараются понравиться аудитории. Они не играют в театр перед публикой, не стремятся выходить перед ней на сцену.
Российская журналистика устроена иначе, она формируется на известных именах, ее делают люди, и они становятся популярны. Здесь скорее скажут: «Я читаю Минкина» или «Я слушаю Венедиктова», чем «Я слушаю «Эхо Москвы» или «Я читаю МК». У нас практически наоборот.
Есть проект при университете Гетеборга, который больше 30 лет проводит опросы граждан о доверии к различным профессиям.
Cогласно его данным, самая уважаемая в Швеции профессия – медсестра, а журналисты — кажется, на 19-м месте.
Но сами СМИ занимают очень высокие строчки в рейтинге доверия населения: местная пресса – на 6-м или 8-м месте, Центральное телевидение — на 4-м. Именно институты СМИ — телеканалы, газеты — уважают в Швеции, а самих журналистов — не очень.
Конечно, есть широко известные ведущие на телевидении в Швеции, но они не играют такую роль как здесь, в России. Они – точно не народные герои. Почти за 15 лет работы на Центральном телевидении в режиме чуть ли не ежедневного присутствия на самом рейтинговом канале в Швеции я получил всего 4 или 5 писем от зрителей.
Как выглядят редакции знаменитых французских СМИ?
«Я понимал: соседи знают, что это я написал «такую гадость»
На журфаке я отучился три года, а после стал корреспондентом газеты Upsala Nya Tidning Уппсалы (это университетский город под Стокгольмом). Отработал два года в маленьком селе Римбо.
Мне очень много дала работа в газете. Работать в маленьком селе — большая ответственность. В Римбо тогда жили всего 5 тысяч человек, и каждого из них мог я знал по имени. Утром, выходя в сельпо, я мог встретить любого из них! Все мы здоровались. Все они читали, что я писал, ругали, хвалили иногда, поправляли, когда я неверно писал чью-то фамилию.
Я понимал, что мои читатели – они же мои соседи, и они знают, что это я написал «такую гадость». Нужно было постоянно иметь это в виду.
В этом смысле проще работать журналистом-международником. Когда — сильно позже — я готовил сюжеты про Фиделя Кастро, который тогда был жив, я осознавал, что не увижу его потом никогда. Поэтому я считаю, что очень полезно начинать карьеру в издании небольшого формата и писать про маленькие радости маленького села.
За два года я сделал там все, что мог. Так и получилось, что дальше попал на Центральное телевидение Швеции. Просто у них была вакансия, я написал им хорошее письмо и получил место корреспондента международного отдела новостной программы, работал в кадре. 4 года в Стокгольме, а следующим шагом уже была Москва — тоже на 4 года. Сеть собкорров Центрального телевидения была совсем не большой, всего 4-5 человек по всему миру.
«Мне абсолютно непонятна ностальгия по советскому прошлому»
Я не был единственным среди корреспондентов, кто знал русский язык. Среди шведов это не такая редкость.
Русский я учил в университете, но основные знания, конечно, получил уже когда работал с туристами — с 1984 по 1988 год. Когда едешь по Транссибу на поезде несколько суток, хочешь не хочешь – начинаешь разговаривать.
За те 4 года, пока я работал с туристами, Россия Черненко превращалась в Россию Горбачева. Потом Горбачевская Россия сменилась Ельцинской (в это время меня здесь не было), а вернулся я уже собкорром во время поздней России Ельцина и самого начала России Путина — с 1998 по 2002 год. Я видел ключевые переходные периоды России. И мое впечатление — что Россия постоянно проходит через какие-то глубокие изменения.
Не вижу особой разницы между 90-ми годами и сегодняшним времени.
Те же магазины, те же клубы, рестораны, те же дурацкие огромные черные джипы.
В уличной жизни очень мало что изменилось, разве что манера вождения стала менее агрессивной. 90-е были чуть более шершавыми, если так можно выразиться, но, в принципе, Россия осталась той же, мне так кажется.
А вот в сравнении с 80-ми очень многое изменилось. Тогда абсолютно ничего не было: чтобы в Москве или Ленинграде купить банан, нужно было часами стоять в очереди, и то не факт, что эти бананы достанутся. Помню, как в один магазин завезли какое-то финское детское питание, и сразу же образовалась огромная очередь. Помню, как мы с туристами ходили в магазин «Березка» и за этим магазином к нам подошли люди и попросили купить им «Мастера и Маргариту», потому что невозможно было купить эту книгу в России! А в магазине «Березка» за доллары можно было купить все.
80-е и Россия сегодня — это как день и ночь.
Рулон туалетной бумаги был как жесткая валюта! Ее невозможно было купить. Поэтому мне абсолютно непонятна ностальгия по советскому прошлому.
Швеция постоянно меняется, но не так революционно, как Россия — в России изменения обычно глубокие, внезапные и болезненные. А в Швеции все меняется потихонечку. У нас не было деноминации, не было гиперинфляции, никогда не было дефолта. Наша страна меняется постоянно, но обыватель этого особо не чувствует. Например, в 80-х, когда я начал ездить в Советский Союз, у нас были разные валютные ограничения: нельзя было вывозить из Швеции большие суммы без разрешения Центрального банка. Сейчас — бери с собой хоть грузовик с деньгами — никаких проблем.
«Ремесло медиа должно подстраиваться под новые реалии»
Но если говорить о СМИ, изменения более заметные. Сейчас совсем иная ситуация с конкуренцией СМИ. Только в 1987 году, за два года до того, как я поступил на журфак, Швеция отказалась от эфирной монополии. До этого момента в эфире вещало только государственное общественное телевидение. После дали разрешение частному вещанию. В 1991 появился первый частный новостной канал.
Конечно, сильно изменил ситуацию интернет. В Швеции не так много газет перестало существовать, однако падают тиражи и урезаются бюджеты на печатные СМИ. Но в то же время для журналистов это хороший стимул делать качественные материалы. Ремесло медиа должно подстраиваться под новые реалии.
Нельзя вернуть и заморозить навсегда 60-е годы, когда все читали газеты по утрам, а тиражи были большие.
Интернет — хорошая штука, но ему не хватает постоянства, которое мы видим в печатных СМИ. Всегда будет востребован продукт, который, как говорится, может занять место на полках. Может быть, газеты перестанут выходить каждый день, и их тиражи будут гораздо меньше. Но, думаю, они всегда будут существовать именно потому, что будет востребовано их постоянство.
«Не обязательно убивать, чтобы человеку было больно»
В работе журналиста я считаю важным наличие определенной доли скептицизма. Когда я что-то вижу — текст, законопроект, интервью — я не должен верить этому слепо. Я должен задать себе вопрос: «А неужели это так?». Я должен найти подтверждение этому, должен быть скептиком.
И я должен быть готовым бросить все, что мне интересно и нравится, если пойму, что на самом деле это не так. Даже если я убежден, что нашел хороший сюжет. Я должен быть готов пожертвовать им, если оказывается, что он несет в себе недостоверную информацию, и это можно было проверить. Без рационального таланта далеко не уйдешь.
Хороший журналист должен любить рассказывать — он должен быть рассказчиком. Он должен уважать себя, собеседника и своего читателя (или зрителя).
Если человек себя уважает, он не станет врать. Потому что уважающий себя человек не хочет быть лжецом, вором, подлецом.
Можно думать, что уже в университете понятно, как уважать зрителей. Но до конца это не осознаешь, пока не окажешься в какой-то серьезной ситуации. Когда журналист нарушает этические нормы — кто-то из-за этого страдает. Не обязательно убивать, чтобы человеку было больно. От слов журналиста, от его вранья, кому-то тоже может быть плохо.
Читайте также:
«Не найти работу не означает быть выброшенным из жизни»: интервью с послом Швеции