Как непроверенные известия из Франции взвинтили цены на Лондонской бирже (и как после этого изменились биржевые законы)

Около полудня 21 февраля 1814 года по центральным улицам Лондона в легкой открытой коляске разъезжали трое французских офицеров с белыми кокардами – отличительным символом политических противников Наполеона. Они раздавали листовки с новостью о свержении и гибели Наполеона Бонапарта и восстановлении во Франции династии Бурбонов. 

Падения «маленького Бони», как к тому моменту окрестили Бонапарта английские карикатуристы, ждали все последние месяцы. Войска Наполеоновской Франции потерпели поражение на русском фронте и отступали к Атлантическому океану. Их преследовали войска VI антинаполеоновской коалиции: России, Швеции, Англии, а также Австрии и Пруссии, которые еще недавно выступали на стороне Наполеона. Но несмотря на шаткое положение, Наполеоновская Франция и ее союзники продолжали удерживать власть в Париже.

Конец этой войны не слишком изменил бы жизнь простых лондонцев. Да, окончательно снялась бы угроза вторжения войск на туманный Альбион. Возможно, немного снизились бы налоги и упростились некоторые поставки с континентальной Европы и морскими путями. Но, по большому счету, жизнь лавочника, гувернантки или портного продолжала бы течь своим чередом. Поэтому сообщению французских офицеров порадовались и скоро о нем забыли. 

Совсем иной смысл имели эти известия для брокеров на Лондонской бирже. Утром того дня они уже слышали эту новость.

Около часа ночи 21 февраля в дверь гостиницы «Корабль» города Дувр, недалеко от переправы через Ла-Манш, постучал измученного вида джентльмен в британской военной форме. Из-за раннего часа ему пришлось стучать долго и громко, так что помимо хозяина гостиницы он разбудил нескольких постояльцев и владельца соседнего трактира. Все они стали свидетелями последовавших событий.

Когда незнакомца наконец впустили, он потребовал перо, бумагу и чернила. От расспросов он отмахнулся, уверив, что эти новости все и так узнают через несколько часов из газет.

Впрочем, он не имел ничего против того, чтобы любопытствующие заглядывали ему через плечо. Так что скоро собравшиеся прочитали, что Наполеон мертв (а именно убит русскими казаками), что в Париж вошли силы антинаполеоновской коалиции, что все страны-участницы коалиции поддерживают восстановление на французском троне династии Бурбонов, и скоро будет заключен мир.

Собравшиеся также прочитали подпись гонца: дю Бург, подполковник и адъютант лорда Каткарта.

Написанную в гостиницу записку дю Бург адресовал адмиралу Томасу Фоли в город Дил, где располагался пункт военного командования. Он просил адмирала передать известие в Лондон как можно скорее.

Посыльный передал адмиралу записку лично в руки около 3 часов ночи. В конце записки дю Бург просил адмирала передать новость в Лондон как можно скорее, имея в виду самый быстрый на тот момент способ передачи информации на дальние расстояния — оптический телеграф. Линия Дил – Лондон была одной из трех, существовавших тогда в Англии, и самой близкой от Дувра, где высадился дю Бург.

В 1814 году в Англии использовался оптический телеграф, разработанный в конце XVIII века. На прямоугольной раме располагалось 6 восьмиугольных зеркал по 1,5 метра высотой. Каждое зеркало крепилось на горизонтальной оси и могло крутиться вокруг нее, занимая горизонтальное или вертикальное положение.

Такие рамы устанавливались на специальных башнях или на крышах зданий, которые находились в зоне видимости друг друга. Каждая буква, а также знаки препинания были закодированы определенным положением зеркал.

С помощью этой системы короткие сообщения доходили от Дила до Лондона (около 120 километров) всего за 1 минуту. Оптический телеграф тогда использовался только военными.

В романе Александра Дюма «Граф Монте-Кристо» есть глава «Телеграф». В ней главный герой рассуждает о незавидной доле операторов телеграфа и собирается познакомиться с ними поближе. 

Как бы то ни было, Фоли использовать этот телеграф не мог: на Дил и его окрестности опустился густой туман. Потому адмирал отправил записку в адмиралтейство с обычным посыльным.

Дю Бург в этом время уже ехал в Лондон в почтовой карете, за которую он заплатил хозяину гостиницы не торгуясь. По дороге он останавливался в трактирах еще двух городов и там уже был словоохотливее: рассказывал, как войска антинаполеоновской коалиции вынудили Бонапарта бежать из Парижа, как его нагнали казаки в деревне Рушо и буквально растерзали на тысячу частей.

Еще больше подробностей он сообщил почтовым служащим, которые правили лошадьми почтового экипажа. С них он взял слово никому не пересказывать новости, пока те не вернутся домой из Лондона.

В Лондон дю Бург въехал около 9 утра. Дальше его видели у площади Гросвенор: он вышел из коляски и скрылся в личной резиденции лорда Томаса Кокрейна.

Возникших слухов хватило, чтобы в 10 утра на открытии Лондонской биржи стоимость государственных ценных бумаг начала расти. Окончание войны существенно сокращало расходы казны и сулило Британии период стабильности и процветания. Примерно за час стоимость Omnium (одной из гособлигаций Британской империи) выросла на 12,5%. Но официального подтверждения новостей с материка все не было, и к полудню цена начала падать. 

Тогда-то на улицах Лондона и появилась коляска с теми самыми французскими офицерами, которые раздавали листовки о свержении Наполеона и выкрикивали новости. Под влиянием этого события цены вновь подскочили — на 22,6% от начального уровня.

Тем не менее, после обеда никаких официальных новостей не было, хотя владельцы биржи и отправили посыльного в лондонский Вестенд, где располагались правительство и адмиралтейство. Вернувшись, посыльный передал, что власти не располагают информацией об окончании войны, и гособлигации Omnium начали дешеветь. Утром следующего дня цена вернулась к изначальным значениям.

К вечеру 21 февраля некоторые считали французских офицеров, выкрикивавших новости о свержении Наполеона, глупыми шутниками, а кто-то — жертвами распространившегося утром слуха.

Как выяснилось, официальных новостей никто не дождался потому, что адмиралу Фоли послание дю Бурга показалось сомнительным. Адмирал положился на свою интуицию и написал о своих подозрениях в комментарии к записке, которую он ночью же и переслал в адмиралтейство.

А через два дня, когда подводились итоги очередной торговой сессии, правление Лондонской фондовой биржи заметило, что 21 февраля всего за несколько часов небольшая группа людей продала государственных ценных бумаг больше, чем на 1,1 миллиона фунтов стерлингов. Это и сегодня сумма немалая, а в начале XIX века — просто астрономическая. Комитет по общим вопросам биржи счел эти транзакции подозрительными и создал специальный подкомитет, который занялся расследованием.

Ниточки привели к трем уважаемым членам общества. Во-первых, к тому самому лорду Томасу Кокрейну, в резиденцию которого дю Бург зашел утром 21 февраля. Герой морских сражений лорд Кокрейн в то время представлял интересы жителей Вестминстера в палате общин британского парламента, до этого вынужденно на время оставив военную службу. Во-вторых, расследование связало лорда Кокрейна с его дядей Эндрю Кокрейн-Джонстоном и, наконец, с финансовым советником Ричардом Баттом. Все трое уже несколько месяцев закупались государственным облигациями в надежде, что их стоимость пойдет вверх, и бумаги удастся продать с выгодой. Но облигации так и не дорожали.

Торги на фондовой бирже в XIX веке были организованы не совсем так, как сейчас. Чтобы за бухгалтерией было проще следить, торги велись сессиями по 2 недели. В течение этих двух недель все операции проходили только на бумаге. В день окончания сессии подводились итоги для каждого зарегистрированного члена биржи: если ему удавалось получить прибыль за этот период, ему выплачивалась необходимая сумма, а тем, кто деньги потерял, приходилось платить эту сумму бирже. Плюс те, кто не совершал сделки сам, как лорд Кокрейн и его дядя, выплачивали комиссию брокерам (0,25% от всех совершенных сделок).

Судя по биржевым записям, уже несколько месяцев лорд Кокрейн со своими двумя подельниками все агрессивнее закупались ценными бумагами, но по итогам сессий почти всегда несли убытки. К началу сессии 8–23 февраля они скупили ценных бумаг на сумму более миллиона фунтов стерлингов. Учитывая предыдущие потери, их не устроило бы небольшое колебание цены – только сильный рост спас бы их от больших потерь. Поэтому, как выяснило расследование, они устроили эту аферу «со злым умыслом и мошенническими намерениями».

На тот момент быстрее всего поднять стоимость гособлигаций могла новость о заключении мира с Францией. Однако Наполеон все не сдавался, так что аферисты решили выдать желаемое за действительное, инсценировав новость.

Аферисты продумали легенду дю Бурга и напечатали листовки для французских офицеров, которые те раздавали, разъезжая по Лондону. Еще они раздобыли форму – английскую для их помощника дю Бурга, который изображал адъютанта британского военного комиссара, и французскую — не наполеоновской армии, а сторонников династии Бурбонов. Строго говоря, британские офицеры тоже могли бы «разносить» радостную новость по улицам Лондона, но французы выглядели убедительнее.

Несмотря на эту удачную инсценировку, мошенникам не удалось получить заметную прибыль. В результате аферы им удалось заработать всего около 10 тысяч фунтов стерлингов, то есть меньше 1% суммы, потраченной ими на покупку государственных ценных бумаг.

Собрав доказательства, биржа подала на трех обманщиков в суд. В июне того же года их и еще нескольких менее значимых сообщников признали виновными и приговорили к выплате штрафов по тысяче фунтов, тюремному заключению на 12 месяцев и часу позорного стояния в колодках перед зданием Королевской биржи.

Сложнее всего оказалось поймать исполнителя главной роли – афериста, который в Дувре представился дю Бургом и позже принес новость в Лондон. Выяснилось, что он изображал одного из французских офицеров. Этот аферист оказался капитаном де Беренгером, поданным Пруссии и обладателем нескольких больших долгов в Англии. Из-за этих долгов его и задержали при попытке покинуть страну в апреле того года. Только после задержания и отдельного разбирательства его связали с аферой на бирже.

«Выдали» де Беренгера деньги, которыми он расплачивался. Хозяину гостиницы в Дувре он заплатил британскими банкнотами, а дальше, вплоть до конца путешествия, платил наполеондорами (французскими монетами, введенными Наполеоном). В дальнейшем эта комбинация британских банкнот и французских наполеондоров стала важной уликой: следователям удалось установить, что де Беренгер получил их от Кокрейн-Джонстона. Так удалось окончательно связать дю Бурга и его «известие» с махинациями на бирже.

В начале XIX века фондовый рынок переживал бум, количество бирж росло, связи между ними крепли, а границы между допустимыми и недопустимыми приемами были еще очень зыбкими. 

Конечно, о важности информации для торгов знали и раньше (фактически Лондонская биржа функционировала с 1571 года, и за два с половиной века сложно было не заметить эту закономерность). Но именно этот случай стал знаковым для британского права. Он даже получил прозвище Great Fraud («Великий обман»). 

Во-первых, он показал биржевым брокерам, насколько важна и скорость получения информации, и ее достоверность.

В 1815 году, то есть через год после мошенничества с «французскими» офицерами, похожим приемом воспользовался Натан Ротшильд, основатель банкирского дома Ротшильдов в Англии, — и несказанно разбогател.

Он обзавелся сетью осведомителей во Франции и голубиной «курьерской службой»: его почтовые голуби летали между Лондоном и Парижем. Благодаря этому он первым получил известие о победе англичан в битве при Ватерлоо.

Придя на биржу, Ротшильд сделал вид, что очень обеспокоен, и начал распродавать свои гособлигации по первой попавшейся цене. Началась паника, и другие биржевые брокеры стали избавляться от государственных ценных бумаг, из-за чего цена на них упала. Тогда Ротшильд докупил еще гособлигаций (в том числе через своих поверенных) и начал ждать, когда придет официальное известие об исходе битвы и цены начнут расти. Так и произошло.

В 1815 году Ротшильда еще никто к ответу не призвал. Да, он спровоцировал обвал цены облигаций, успел закупиться ими по дешевке, а когда стоимость бумаг поднялась, продал. По сути, его действия мало чем отличались от Великого обмана. Однако Ротшильд никому не говорил о причине своих действий, а значит, не вводил в заблуждение – и был чист перед законом того времени. 

В то время стали оформляться границы законного и незаконного использования информации для трейдинга. Слухи и раньше использовались для того, чтобы влиять на стоимость ценных бумаг, но биржа в основном закрывала на них глаза – ущерба от них было немного. В 1814 же году среди пострадавших от «французских» офицеров были, например, государственный благотворительный фонд, попечители детей-сирот и других иждивенцев. 21 февраля они закупились государственным ценными бумагами по завышенным ценам и довольно много на этом потеряли. Возможно, это тоже повлияло на вынесение обвинительного вердикта. Конфискованную у аферистов прибыль биржа раздала благотворительным организациям, чтобы компенсировать их ущерб.

Тогда, в начале XIX века, полагаться на открытые источники (печатную прессу) для получения достоверной информации было невозможно. Вплоть до середины XIX века газеты, даже весьма уважаемые, делали ставку на развлечение читателей и привлечение их внимания. Если история нравилась репортеру, он о ней писал щедро снабжая мнениями очевидцев и своими собственными (не всегда четко их отделяя от достоверно известных фактов).

Впервые «сушить» новости, то есть передавать исключительно факты, начали корреспонденты нью-йоркской Associated Press в 1854 году. Тогда появлялись первые линии телеграфа, и чтобы уместить новость в телеграмму, репортерам приходилось отбрасывать все детали. В 1923 году при периодическом издании – американской Times – впервые появился отдел исследований, похожий на современный фактчекинг. В Европе и Великобритании подобные отделы начали появляться с середины XX века.

Как бы то ни было, с тех пор правила использования инсайдерской информации на бирже ужесточились во всем мире. Сегодня во многих странах должностные лица (как имеющие приоритетный доступ к инсайдерской информации) несут уголовную ответственность не только за разглашение таких новостей, но и за утаивание фактов, которые могут влиять на стоимость ценных бумаг. Например, в 2020 году в США возбудили уголовное дело против группы сенаторов, которые продали свои активы на бирже по информации с закрытого брифинга. На этом брифинге сообщалось, что СOVID-19 – это всерьез и надолго.

Несмотря на эти юридические изменения, случай 1814 года не утратил актуальность. Например, в 2018 году он вошел в сборник специальной организации при Лондонской бирже для улучшения стандартов торговли с фиксированным доходом. В сборнике собрано 25 кейсов, с которыми должен быть знаком каждый брокер, чтобы избежать «ошибок новичка».

Британские юристы до сих пор спорят, справедливо ли был осужден лорд Томас Кокрейн. Сам он вины не признал и до старости боролся, чтобы восстановить свое доброе имя, весьма в этом преуспев – с него постепенно снимали обвинения и к концу жизни полностью оправдали.

Общественное мнение в 1814 году разделилось. Большинство англичан сочувствовали Кокрейну и считали его жертвой военной бюрократии. Но в глазах высшего света он остался человеком с замаранной репутацией.

В изданных его сыном мемуарах Кокрейн утверждал, что он ничего не знал об этой афере на бирже. У него действительно были государственные облигации Omnium, которые он продал, когда цена подскочила. Но сам Кокрейн не играл на бирже и не давал своим поверенным указаний насчет продажи облигаций 21 февраля. И именно на этом строилась его защита. Управляющий делами Кокрейна должен был продать бумаги на пике — это он и сделал, дождавшись серьезного роста цены.

Второй аргумент обвинения был в том, что именно в резиденцию лорда Кокрейна отправился де Беренгер, приехав в Лондон «из Франции» под видом французского офицера дю Бурга. По словам Кокрейна, де Беренгера представил ему дядя (один из аферистов, Кокрейн-Джонстон) как пиротехника — в то время так назывались специалисты по взрывчатым веществам и огнестрельному оружию. В то злополучное утро 21 февраля 1814 года, согласно мемуарам Кокрейна, де Беренгер приходил к нему, чтобы получить место в его новой военной миссии в Латинской Америке – Кокрейна наконец собирались вернуть на военную службу.

Если лорд Кокрейн написал правду в своих мемуарах, то остается загадкой, зачем аферисты включили его в свой замысел. Возможно, цель была в том, чтобы отвлечь внимание от настоящих участников мошенничества.

Во время описываемых событий Кокрейн был очень популярен среди соотечественников: кавалер ордена Бани, яркий оратор, который не боялся задавать власть имущим неудобные вопросы. В наполеоновских войнах Кокрейн проявил себя как успешный и удачливый капитан корабля. При этом он открыто критиковал своих военных начальников за нерешительность, волокиту и коррупцию. После особенно дерзкой нападки его отстранили от военной службы. Но и на «гражданке» Кокрейн не умерил свой пыл. Он довольно скоро примкнул к радикальному крылу партии вигов и завоевал место в британском парламенте. В парламенте он занимался тем, что хорошо знал: вопросами военно-морского флота и коррупции среди его командиров.

После обвинений Лондонской биржи лорд Кокрейн лишился буквально всего. Его отстранили от миссии, на которую он рассчитывал, чтобы вернуться к любимому военному делу. Его исключили из ордена Бани, а его фамильный герб выкинули из часовни ордена. Кроме того, его тут же исключили из парламента, но жители Вестминстера, которых он там представлял, очень быстро его переизбрали.

C первых дней Кокрейн сопротивлялся обвинению и всячески старался доказать свою невиновность. Вскоре после заключения под стражу он сбежал, чтобы выступить перед парламентом и представить свою версию событий. Когда за ним пришли представители правопорядка, он заявил, что те не имеют права трогать депутата в здании парламента. Полицейским пришлось уносить его из зала заседаний, но как только они оказались на улице, лорд Кокрейн согласился идти самостоятельно – согласно букве закона, вне здания парламента у народных избранников неприкосновенности не было.

Постепенно Кокрейну удалось восстановить свое доброе имя. Ему вернули армейский чин, а позже — и членство в ордене Бани. К концу жизни он получил полное прощение и даже был похоронен в Вестминстерском аббатстве, но и этим дело не кончилось. Внук Кокрейна получил компенсацию 5 тысяч фунтов за несправедливые гонения на своего дедушку. 

Кроме того, в Англии перестали использовать «позорные колодки» в качестве наказания. В специальную доску с вырезами вставляли руки и голову осужденного и выставляли вместе с описанием его преступлений на людное место. 

Благодаря Кокрейну такой вид наказаний признали унизительным. Правда, еще какое-то время сохранялось использование похожей колодки, но для ног — в нее заковывали сидя. Тоже неприятно, но уже не так унизительно.