В сентябре 1817 года 26-летний чешский филолог Вацлав Ганка гостил в городе Кенигинхофе, в восточной Богемии. 16 сентября он объявил об удивительной находке: в церкви Святого Иоанна Крестителя, в башне за старым шкафом молодой ученый нашел 14 пергаментных листов, исписанных стихами на старочешском языке.
Забытые корни
Сложно переоценить важность этой находки в то время.
Дело в том, что на рубеже XVIII и XIX веков в Европе случился бум национальных идентичностей. Французы и испанцы, итальянцы и немцы сравнивали себя с соседями и находили уникальные черты, присущие именно им. В первую очередь такими чертами становился язык, литературные произведения на нем, а также история его носителей.
Не обошла стороной эта волна и славян: героев этой истории чехов, а также словаков, хорватов, словенцев, поляков, болгар и еще с десяток народов, живших на востоке и юго-востоке Европы под иностранным владычеством — австрийским, прусским и турецким.
Например, в Австрийской империи почти половину населения составляли славяне (помимо чехов это словаки, словенцы, украинцы, хорваты, русины). Австрийцев же среди жителей было меньше четверти. Тем не менее, немецкий язык носил статус государственного, а все славянские были средством общения на бытовые темы на весьма ограниченных территориях.
Положение Чехии (в то время основная ее часть находилась в Богемии) и чешского языка, пожалуй, было самым несправедливым.
К началу XIX века Богемия уже два столетия находилась под властью Австрийской империи и под влиянием немецкой культуры. Чешский язык оказался на обочине. На нем не издавали книг, не преподавали, не вели дела. Большинство жителей даже в обиходе перешли на немецкий, по-чешски говорили только в глубинке.
При этом на территории Чехии процветала культура. В Богемии была блестящая исполнительская школа, ее даже называли «консерваторией Европы». Но все ее представители говорили по-немецки. Карлов университет в Праге по праву считался одним из лучших во всей Европе, но преподавали и писали научные труды в нем исключительно на немецком языке.
Но на рубеже XVIII и XIX веков стали появляться образованные «чудаки», которым было интересно разговаривать на полузабытом языке предков и изучать написанные на нем старинные рукописи.
Их заветным желанием было найти древний национальный эпос, вроде исландской «Эдды» или английского «Беовульфа». Он должен был объяснить, кем были далекие прародители чехов и чем они гордились.
Рукописи, найденные как нельзя более кстати
Итак, Вацлав Ганка наткнулся на старинную рукопись. Это был сборник 14 песен: одни прославляли ратные подвиги древних чехов, другие воспевали красоту чешской природы и сердечность жителей. Например, стих «Ягоды» рисовал пасторальную картину прогулки в лес по ягоды влюбленной пары. А эпическая поэма «Ярослав» описывала битву при Оломоуце 1241 года — подвиг чешского войска, которое остановило продвижение монголов в Европу.
Благодаря Ганке через два года в свет вышли переводы рукописи на немецкий и современный чешский. Несмотря на то, что к тому времени уже издавалось несколько газет на чешском, печатное чешское слово все еще было в диковинку.
Радости чехов не было предела. Рукопись, которую назвали Краледворской, с воодушевлением приняли все, от политиков до крестьян. Ее исследовал и описал основатель славистики Йозеф Добровский:
«Это собрание лирико-эпических нерифмованных национальных песен, превосходящее по своим достоинствам все доселе найденные древние стихотворения, но от которого осталось только двенадцать листиков и два узких лоскутка… Судя по письму, они относятся к 1290—1310 годам».
Исходя из пометок на найденных пергаментных листах, Добровский заключил, что все собрание было в трех томах.
На волне народного ликования уже через год в Праге открыли Чешский национальный музей с собственной библиотекой, который работает и поныне. Рукопись заняла в нем почетное место, а Вацлав Ганка стал библиотекарем музея — должность не самая почетная, зато в его распоряжении оказалось множество чешских рукописей самого разного содержания.
Не успел музей начать работу, как его коллекция пополнилась еще одной жемчужиной древней чешской литературы. В честь открытия музея наместник Вены в Чехии преподнес новоиспеченному библиотекарю два листа пергамента с фрагментами поэмы о легендарной чешской княжне Любуше (или Либуше), которая рассудила спор своих братьев о наследстве. Состояние этой рукописи было явно хуже, чем Краледворской, но выглядела она более древней. Ганка датировал ее VIII–IX веками.
Наместник получил эту рукопись (которую позже назвали Зеленогорской) по почте. Неизвестный отправитель приложил письмо, где сообщал, что нашел ее в семейном архиве.
Вацлав Ганка вскоре издал и эту рукопись в литературном переводе на современный чешский и немецкий языки.
Обе рукописи были настоящим подарком для чехов. Они подчеркивали национальную самобытность своих героев и нередко противопоставляли их немцам. Например, в песне «Ярослав» Краледворской рукописи автор упрекает «злую рать» немцев за то, что они не вышли на бой с захватчиками-монголами. А княжна Либуше из Зеленогорской рукописи отказалась от немецкого права наследования (индивидуалистского и из-за этого разделяющего род на линии) и предпочла исконно славянский вариант (где собственность принадлежала всему роду, а распоряжался ею старейшина). Но основной фокус произведений был на быте чехов, их культуре и жизни, какой она была в стародавние времена.
Древними чешскими рукописями заинтересовались и за рубежом. Знаменитый немецкий поэт Иоганн Гете высоко оценил поэтичность чешских стихов и даже заново переложил на немецкий язык один из стихов Краледворской рукописи (к тому времени все стихи были уже переведены на немецкий, и Гете познакомился именно с переводом). Его восторженные рекомендации «открыли» рукописи широкой европейской публике, и к 1850 году вышли переводы на десяток европейских языков, среди которых английский, русский, французский, итальянский.
На родине рукописи пользовались по-настоящему огромным успехом. Они оказали влияние не только на умы людей, но и на культуру. Появлялись многочисленные произведения искусства, вдохновленные записанными в обретенных манускриптах сюжетами: оперы, картины, стихи и романы. Например, знаменитый чешский композитор Антонин Дворжак написал «Шесть песен на тексты «Краледворской рукописи». Основатель чешской композиторской школы Бедржих Сметана написал по мотивам Зеленогорской рукописи оперу «Любуша». А Йозеф Манес (самое его известное творение — украшение башенных часов ратуши Старого города в Праге) сделал цикл иллюстраций к Краледворской рукописи.
Отношение к рукописям стало своеобразной лакмусовой бумажкой преданности идеям чешского национального движения.
Первые сомнения
В отличие от Краледворской рукописи Зеленогорская сразу вызвала подозрения у профессионалов-славистов. В частной переписке Добровский прямо называет ее подделкой:
«Эта рукопись, которую ее защитники сами создали, безусловно, подделка, и наново на старом пергаменте зелеными чернилами написана, как я сразу, едва увидев текст, определил».
Сомневаться в подлинности рукописей начали и другие слависты. Одни предлагали допросить лиц, имевших отношение к находкам, имея в виду в первую очередь Вацлава Ганку. Другие публиковали статьи в защиту подлинности — утверждая, что их современник не мог бы придумать истории, содержащиеся в рукописях, да еще и записать их на таком безукоризненном старочешском языке.
Рукописи исследовались не только славистами, но и археологами и знатоками материальной культуры. Картина в целом складывалась в пользу подлинности манускриптов: пергамент был настоящий, средневековый; шрифт в целом соответствовал образцам XIII века, чернила были местами потускневшими, как обычно бывает в древних рукописях.
В XIX веке проверка старинных рукописей на подлинность лингвистами и историками уже стала привычным делом. О зарождении этой дисциплины читайте в нашем лонгриде «Документ, который сделал некоролей королями».
В 1850 году была проведена экспертиза еще одной чудесно обретенной древней рукописи под названием «Любовная песнь короля Вацлава» (к ее обнародованию в свое время тоже приложил руку Ганка). Исследование показало, что на одной стороне пергамента, где она была написана, было затерто стихотворение «Олень» из Краледворского манускрипта. Такое вполне могло быть: в Средневековье пергамент был дорог, и новые записи нередко делали поверх старых.
Но тот же пергамент с другой стороны содержал затертый текст XV века, в то время как «Любовная песнь» предположительно была записана на 3 столетия раньше. В результате «Любовную песнь» признали подделкой, произведенной в новое время.
Это косвенно бросало тень и на Краледворский манускрипт.
Множились публицистические и научные статьи на эту тему. Так, еще одни скептики обнаружили, что одна из песен подозрительно похожа на «Книгу чудес света» Марко Поло, написанную примерно в то же время, что и Краледворская рукопись. К примеру, в них полностью совпадают имена не европейских исторических персонажей, вроде монгольских правителей, хотя в то время их записывали по-разному, и вероятность случайного совпадения нескольких имен в разных рукописях разных стран была довольно мала.
Но защитники парировали, что Краледворская рукопись вполне могла быть составлена позже, и ее авторы правда вдохновлялись записками венецианского путешественника. Другие сомнения в древнем происхождении рукописи были так же слабо аргументированы, и сомневающихся в подлинности рукописей было меньшинство. Нашелся даже свидетель, который утверждал, что видел Краледворскую рукопись за несколько лет до ее обнаружения в той самой церкви, где ее нашел Ганка. Другой защитник подлинности рукописей сcылался на то, что некоторые слова объясняются в глоссах средневекового словаря Mater Verborum.
Новые времена и новые методы
Время шло, а споры вокруг рукописей не стихали. До сих пор существуют приверженцы обеих точек зрения, хотя тех, кто считает рукописи подлинными, крайне мало.
После смерти Вацлава Ганки новым специалистам открылся доступ в библиотеку Национального музея, где он безраздельно правил 40 с лишним лет. Они были ошеломлены фамильярностью, с которой тот обращался со своими «подопечными». В оставленном собрании масса старинных книг и рукописей содержала пометки Ганки.
Где-то он ограничивался небольшими заметками — обычная практика для того времени. Но в некоторых книгах попадались крупные вставки, порой на старочешском. Причем иногда, чтобы их написать, автору (скорее всего Ганке) пришлось вымарывать оригинальный текст.
Такое беспардонное обращение с книгами пошатнуло авторитет почившего библиотекаря, и поднялась новая волна исследований.
В 1897 году оказалось, что за десятилетия, прошедшие с момента обнаружения рукописей, историческая наука и славистика проделали определенный путь. Вот так эксперты и смогли доказать, что ни стиль, ни фабулы рукописей не соответствуют духу времени, когда те якобы были созданы.
Благодаря изучению различных письменных источников на славянских языках стали понятны некоторые правила древней грамматики чешского языка, которых не мог знать Ганка. В тексте Краледворской рукописи допущены такие ошибки, которые мог сделать ученый в XVIII–XIX веках, но не поэт XII века.
Кроме того, нации, о которых идет речь в рукописях — это более поздний концепт. Например, в те далекие времена еще не существовало понятия «немцы», упоминаемого в «исторических» песнях.
Доводы были убедительными, но не для всех. В очередной попытке установить истину на авансцену снова выступили химики. Проведя тщательную экспертизу в 1886–1887 годах, они пришли к выводу… что рукописи настоящие.
По результатам «микроскопического и микрохимического анализа» выяснилось, во-первых, что чернила плотно въелись в пергамент, как бывает по прошествии столетий. Во-вторых, чернила оказались приготовлены по старинному рецепту (это тоже способствовало их крепкому сцеплению с пергаментом), а умением готовить «исторически верные» чернила Ганка не обладал. И вопрос опять остался неразрешенным.
Окончательное разоблачение состоялось благодаря чешскому политику и философу Томашу Масарику, который в 1918 году стал первым президентом Чехословакии после распада Австро-Венгерской империи.
Дряхлая Австро-Венгерская империя, в Первой мировой войне сражающаяся против Антанты, трещала по швам, и требование о независимости Чехословакии вполне могло быть одним из требований победителей. Но еще раньше Масарик начал готовить к независимости своих соотечественников.
Еще в 1883 году Масарик основал в Праге научно-литературный журнал «Атенеум». На его страницах помимо прочего публиковались статьи, доказывающие подложность рукописей с разных сторон. Лингвисты, историки и палеографы развивали и углубляли доводы других скептиков. Сам идейный вдохновитель этой работы Масарик тоже считал, что рукописи выполнили свою миссию по сплочению нации, но окрепшее общество не должно искать поддержку в обмане.
«Великое не может быть великим, если оно лживо», — провозглашал он на страницах журнала.
Масарик заказал экспертизу Пражскому институту криминалистики, которая позволила воссоздать процесс изготовления подделки. Работа действительно была очень тонкой как с точки зрения содержания, так и с точки зрения исполнения. Видимо, в процессе помимо сочинителей участвовал еще и эксперт по средневековым рукописям.
Гениальная подделка
Как установили пражские криминалисты, для создания рукописей действительно использовался средневековый пергамент, но не XIII века, а XV. Чтобы состарить его, фальсификаторы прибегли к разным хитростям. Например, чтобы края пергамента выглядели старше, его отрезали так, чтобы были видны только фрагменты букв на строчке ниже, и дополнительно истерли срезы.
Остальной текст затерли, но не полностью. Остались многие буквицы (они были распространены в эпоху рукописных книг). Фальсификаторы просто оставляли эту красивую заглавную букву, уничтожали следующий текст и приписывали новую строчку, начинающуюся на эту букву. Эти буквицы и дали ключ к разгадке.
По их виду удалось определить, что стертый текст был написан во Франции, а в старину пергаменты на такие расстояния путешествовали нечасто. Но самое главное, в буквицах в качестве синего красителя использовалась ляпис лазурь, изобретенная только в начале XVIII века. А значит, текст, который был написан поверх, никак не мог датироваться XIII веком.
Тем не менее, невозможно не восхититься любовной проработкой деталей.
Текст рукописи написали дважды — сначала чернилами средневекового образца, потом все буквы повторили по уже созданным контурам – но в этот раз раствором, содержащим медь. Медь быстро окислилась, и чернила приобрели зеленоватый «выцветший» оттенок, наводящий на мысли о глубокой старине.
И это не говоря о работе, которую проделал Ганка, чтобы написать стихи рукописи. Специалисты обнаружили мотивы из настоящего чешского фольклора (как раз тогда Ганка активно работал над своим сборником фольклора); сборников сербских народных песен и словацких мотивов, а также «Слова о полку Игореве».
Осуждали ли эксперты Ганку и его помощников? Нет. Они с пониманием отзывались о анализируемых ими фальсификациях, называя их «вполне закономерным историческим явлением, возникшим на раннем этапе национального возрождения».
След в истории
На опровержение рукописей ушло больше ста лет.
Больше всего путаницы связано с битвой при Оломоуце, описанной в песне «Ярослав» Краледворской рукописи. Автор текста (теперь мы вполне уверенно можем назвать его по имени — Вацлав Ганка) рассказывает, как чешское шеститысячное войско под предводителем князя Ярослава из Штернберга отбросило монгольского захватчика хана Кублая от стен Оломуца в 1241 году. Чехам пришлось действовать в одиночку — ни немцы, ни поляки не пришли им на помощь. Тем не менее, они отстояли город и не пустили монголов вглубь Европы.
Постепенно историки нашли в этом эпизоде нестыковки. Первое упоминание Оломуца относится к 1253 году, что на 12 лет позже описываемых событий. Кроме того, монгольский хан Хубилай (в рукописи Кублай — так же, как у Марко Поло) никогда не интересовался Европой. Внук Чингисхана, Хубилай действительно играл важную роль в государстве монголов, но всю жизнь он провел в восточной его части и завоевал Южный Китай.
Монгольское войско в 1241 действительно вторглось в Европу и остановилось после того, как разорило Венгрию. Но чешские войска не сыграли никакой роли в том, что захватчики не двинулись дальше на запад. Судя по сохранившимся летописям, монгольские отряды быстро прошли территорию Чехии, практически не вступая в военные столкновения и уж тем более не осаждая города. К тому времени монголы уже возвращались в сердце империи из-за внутренней борьбы за власть, и им было не до завоеваний.
К слову, этот поход стал продолжением похода на Запад войск Батыя, разорившего русские земли и положившего начало монгольскому игу на Руси. Тогда после расправы с русскими дружинами монголы двинулись в Европу и прошли южнее Чехии.
Но несмотря на разоблачение, Краледворская и Зеленогорская рукописи не были забыты. Вместо этого они перекочевали из разряда древних памятников в разряд романтической поэзии начала XIX века. Их до сих пор изучают в чешских школах, а описанные в них истории вдохновляют новые поколения творческих людей.
Можно ли добавить «в зачет» рукописям подъем чешского национального самосознания и оформление чешской нации? Наверное, нет. Сами рукописи оказались продуктом тех процессов, которые привели к созданию Чехословакии в 1918 году, а потом и Чехии в 1993. Но в свое время они смогли вселить уверенность в патриотов еще не существующего государства. И хотя их потомкам пришлось долго расставаться с прекрасной иллюзией, это тоже сплотило и закалило нацию.
О других исторических фальсификациях разных эпох можно прочесть в статьях «Как непроверенные известия из Франции взвинтили цены на Лондонской бирже (и как после этого изменились биржевые законы)» и «Документ, который сделал некоролей королями (и дал старт историко-филологической экспертизе».